Давайте здесь будем собирать "умные" статьи, как выжить в этот период

Ирина Лукьянова: «Главная задача родителя подростка — стать ему ненужным»
Матроны.ру 25.06.2018 Главное, Дети 5

Свобода и контроль в жизни подростка: сколько должно быть свободы, а сколько контроля? Писатель и педагог Ирина Лукьянова рассказала о своем видении вечно актуальной проблемы на встрече со слушателями лектория фонда «Предание». Публикуем на «Матронах» конспект лекции.

Ирина Лукьянова — журналист, писатель и преподаватель литературы в школе «Интеллектуал». Публикуется во многих газетах, журналах и интернет-СМИ. Читает лекции, пишет книги. С 2003 года администрирует форум родителей детей с СДВГ «Наши невнимательные гиперактивные дети». Ведет вкладку «9 Б» в «Новой газете». Мама двоих взрослых детей.

Что такое подростковый возраст для родителей? Это ужасно противный период, соглашусь с этим, но рано или поздно он кончается. И дети становятся совсем не такими, какими были в этом возрасте, так что говорить им «как ты такой в армии служить будешь» или «как ты замуж такая пойдешь» обидно и бессмысленно. Одна из самых больших ошибок — думать, что ребенок таким останется. Сегодня я, готовясь к лекции, спросила свою 27-летнюю дочь:

— Что ты помнишь про подростковый возраст, может, есть такое, о чем мне стоило бы поговорить?

— Мама, это десять лет назад было. Я ничего не помню, я была другим человеком.

Действительно, она была другим человеком. Изменилось все: прическа, род занятий, манера поведения, структура интересов, сфера ответственности. Мы, взрослые, даже и сейчас меняемся, хотя далеко ушли от пубертата, но десять лет назад мы тоже были не такими, как сейчас, правда?

Стать ребенку ненужным
Первая задача родителя в подростковом возрасте — выжить. Вторая — стать ребенку ненужным. Как это ненужным, спросите вы. Мать и отец ребенку нужны всегда! Но на самом деле задача любого родителя — вырастить человека, который способен существовать без нас. У Клайва Льюиса в «Расторжении брака» есть очень хорошая аналогия: где-то в загробном мире встречаются две души, жена и муж, — совершенно свободная и любящая жена и муж, у которого до сих пор не урегулированы какие-то к ней претензии. И она говорит: «я теперь свободна», а он: «так что, получается, я тебе больше не нужен?»

— Да, конечно, ты мне больше не нужен!

— Как так, может быть, ты меня никогда не любила?

— Нет, я тебя люблю, именно поэтому ты мне больше не нужен. Я просто тебе рада.

Действительно, это счастье, когда нам от человека ничего не нужно, и мы можем его просто любить, радоваться ему, делиться с ним своим хорошим настроением, оказывать ему поддержку. Это нормальные, взрослые отношения, построенные на любви.

Ребенок, когда отходит от родителя, похож на робот-пылесос: у него есть какая-то зарядная база, он идет на свои одинокие прогулки по пыльным закоулкам квартиры, но потом все равно возвращается на эту базу. Для того чтобы подпитаться энергией, набраться сил. Это для него место силы, собственно говоря, это то, чем должен быть нормальный дом для нормального взрослого человека. Место, куда ты возвращаешься, чтобы набраться сил. Место, где тебя любят, где тебе рады, где ты чувствуешь себя в полной безопасности.

Отчего же подростки бегут из дома? Один из первых ответов — дом перестает быть безопасным местом. Сделать его небезопасным для ребенка очень легко: он не успел прийти домой, а мама уже посмотрела оценки в электронном журнале и ждет на пороге со скалкой. Где был, почему «н» на русском, «тройка» по истории, когда у тебя контрольная по алгебре, сдал ли ты хвост по физике. Он еще зайти не успел, ботинки не снял. Даже Иван-Царевич в русских сказках Бабе Яге говорит: «Накорми, напои, баньку истопи, а потом пытай», а мы сразу с порога приступаем к пыткам. А потом: «Ну, давай быстренько поешь, садись уроки делай, чтобы весь вечер свободен». Не знаю, как кто, а я, когда прихожу домой с работы после шести-семи уроков, еще примерно час сижу молча, ни с кем не разговариваю и играю в «Энгри бердз». И лучше чтобы меня никто не трогал. А если этого часа у меня не будет, я весь остаток дня буду недееспособна. Он мне нужен просто как пауза. А что мы, родители, делаем, когда видим, что ребенок пришел из школы и сел у компьютера играть в какую-то ерунду?..

Очень часто мамы забывают о том, что у подростка есть какая-то своя повестка дня, какие-то циклы функционирования.

Они ждут его со школы со своими тревогами наперевес, со своей двуручной пилой, и чем старше ребенок, чем ближе конец школы, тем больше родители вибрируют, как кротопуг. Знаете, это такое изделие, его втыкают в землю, и оно испускает страшные звуки, которые человек не слышит, а слышат только кроты, у которых они вызывают паническую реакцию. И кроты уходят. Вот типичный родитель, который ужасно боится, так же действует на ребенка.

Действительно, в последние годы цена преодоления барьера школа-вуз становится все выше, все тяжелее его перешагнуть, все больше материальные ставки, все меньше мест на бюджете. Да, это колоссальные финансовые и моральные потери для ребенка и родителей. Но когда самые близкие люди, родители, начинают транслировать свой тремор ребенку, ему очень тяжело с этим справиться. Когда ты ждешь приговора страшного суда — «сдашь / не сдашь, поступишь / не поступишь», — далеко не каждый в состоянии с этим совладать. И какие тут решения изобретают наши дети, в значительной степени зависит от их психического статуса, богатства их воображения и от того, насколько мы сохранили с ними хорошие отношения.

Не превращать границу школа-вуз в аналог страшного суда — еще одна важная задача родителя. Выжить, не разрушиться, сохранить себя взрослым, серьезным, спокойным человеком, той самой опорой, которая нужна ребенку.

Не вешайте на них свои проблемы
Откровенно говоря, мы, взрослые, вступая в подростковый возраст ребенка, очень много знаем про него и очень мало — про себя. Что со мной самой происходит в это время, почему у меня дрожат руки каждый раз, когда я начинаю думать про его экзамены, почему мне так страшно его отпускать? Во многом это наши тревоги, наши волнения, которые мы обрушиваем на ребенка, чтобы он нас утешил и успокоил. Помимо того, что лежит на нем самом: гормональная буря, ответственность за собственную судьбу, неумение разбираться, что с ней дальше делать, отсутствие позитивных способов справляться со своими возрастными задачами…

Какими задачами? Например, задачей выживания в недружелюбном коллективе. Это и взрослым часто не по зубам. Взрослые в ситуации буллинга на работе чаще всего увольняются, а дети продолжают жить годами, притом, что у них нет ни взрослого опыта, ни взрослой стабильности, ни взрослого умения анализировать ситуацию и находить решение проблемы. У ребенка в голове происходят бесконечные смены то конца света, то начала, зарождаются и умирают вселенные. И тут любящая мама из беспокойства за его, ребеночка, судьбу обрушивает ему на голову еще и свою вселенную, в которой тоже бесконечно происходит закат солнца вручную.

Итак, еще одна задача, которая стоит перед нами, когда у нас дети-подростки, — самим не разрушаться от подростковых проблем.

Не возлагать ребенку на плечи свою хрупкость. Не делать его ответственным за наше психическое состояние. Не взывать к жалости и слабости, не демонстрировать ему свое мягкое брюшко. Да, мы не железные, мы тоже можем сломаться, иногда это имеет даже какой-то неожиданный воспитательный эффект, но постоянно демонстрировать ребенку, что он тут взрослый и отвечает за маленькую беспомощную маму и большого беспомощного папу, — слишком тяжелая для него ноша. Повторю, взрослый в подростковом возрасте, когда на ребенке лежит так много всего, — должен быть базой спокойствия, уверенности; взрослый должен транслировать, что проблемы решаемы, я тебе помогу, я источник силы, я мастер Йода, приходи ко мне, юный падаван. Представьте, что было бы, если бы Люк Скайуокер пришел со своим сломанным мечом после неудачной битвы к мастеру Йоде, а мастер Йода сказал бы ему: «Да ты что, обалдел, да как ты смел, да почему ты вообще провалил эту битву, да я тебя для чего растил?» Понятно, что большой пользы от этого не будет, и добро, скорее всего, не победит зло.

В свое время мы на форуме для родителей гиперактивных детей придумали хороший мем — «большая добрая слониха». В первые десять лет своей школьной биографии, когда я шла в школу объясняться с учителями по поводу того, что дети в очередной раз накосячили, я оказывалась в позиции несчастной собачки с поджатым хвостом. Которая идет туда, вся трясясь внутренне, но готова, если ее уж зажмут в угол, атаковать и искусать до полусмерти. Но самая грамотная родительская позиция — «я большая мудрая слониха». Я могу спокойно защитить своего детеныша, у меня есть силы и ресурсы, я умею решать проблемы, я могу поддержать своего слоненка, если он провалится в яму, — вытащу, протянув свой длинный хобот.

Да, дети становятся ужасно противными. Ты ему хобот, а он тебе хвост. Это их возрастная задача — стать максимально противными, чтобы нам захотелось побыстрее дать им пинка и чтобы они вылетели, наконец, из гнезда. Потому что когда мы уж очень хорошие, удобные родители, уютные, приятные, в гнезде тепло и хорошо, — вылетать оттуда абсолютно не хочется. И вот сидит такой оперившийся птенчик, ему уже пора свое гнездо заводить, а он никуда не собирается улетать, ему и так хорошо: мама, папа червячков приносят. Слышала ответ психолога одной маме: «Если бы у меня была такая прекрасная и заботливая мама, как вы, я бы даже жевать перестала».

Да, это тоже наша беда. Ребеночек еще только подумал, а не заняться ли мне веб-дизайном, — через 15 минут мама бежит и тащит ему распечатки со всеми курсами веб-дизайна в округе. То есть ребенок не успел еще ничего захотеть по-настоящему, у него и желание еще не дозрело. Собственно, а зачем ему шевелиться?

И вот здесь всегда очень трудно давать советы: и пережать нельзя, и недожать нельзя. И много свободы плохо, и мало свободы плохо. Как нам все время находить царский путь, эту золотую середину между двумя крайностями, никуда не сваливаться и при этом сохранять спокойствие?

Дайте им инструменты разрешения конфликта
У детей время сепарации, они действительно становятся противными, они начинают противно пахнуть, противно себя вести. Они начинают точить о нас зубы и когти, и это правильно и полезно, потому что в конфликтах с родителями ребенок ищет способы и инструменты решать свои будущие конфликты на работе, в семье, с тещей, свекровью. Какие инструменты мы ему сейчас дадим и покажем, теми он и будет пользоваться.

К сожалению, очень часто наша культура поощряет только один инструмент — статусные демонстрации. Видели, наверное, как две кошки встречаются и начинают шерсть топорщить, — кто сильнее встопорщит шерсть, страшнее выгнет хвост, самые большие зубы оскалит, самым противным голосом заорет, тот и оказывается прав. До поры до времени это с детьми работает, потому что мы действительно больше и страшнее. Но лет в тринадцать-четырнадцать дети вдруг понимают, что — оп! — они-то больше, страшнее и с ними все это уже не работает. Тем более не срабатывает рукоприкладство. Я знаю несколько печальных случаев — одинаковых, как под копирку. Родители привычно воспитывают ребенка затрещиной или ремнем, ребенку исполняется четырнадцать, метр восемьдесят, восемьдесят килограммов, и мама привычно замахивается, а ребенок дает сдачи. У него нет других способов решения конфликта.

Повторю, какие инструменты мы ему сейчас дадим, каким способам разрешения конфликта научим, теми из них он и будет владеть.

Дети в это время ужасно похожи на трехлеток. Особенно когда они только входят в эту фазу, лет в тринадцать. «Я сям», развернулся и пошел в другую сторону, самостоятельности сколько угодно, а куда он идет «сям», он еще не представляет, ему очень важно, что он «сям». И на любое наше предложение он говорит «неть». Примерно в тринадцать лет «я сям» и «неть» продолжаются, но на немножко новом уровне. Теперь они самые умные, все знают про устройство мира, родители глубоко отсталые, их опыт и знания совершенно неадекватны мировосприятию этого нового народившегося взрослого. И основной вопрос взаимодействия, который встает в детско-родительских отношениях, — это вопрос «кто тут взрослый?». Ребенок кричит про свои проблемы, а мама, вполне себе большая тетенька, говорит: «Знал бы ты, какие у меня проблемы», и думает при этом «хочу на ручки», — и вот тут мы можем говорить о том, что эта мама лишена ресурса и ни помощью, ни поддержкой для своего ребенка быть не может.

Важно уметь вовремя распознать, когда мне самой нужна помощь. И знать, где заряжать свои батарейки. Это гораздо больше нужно родителю подростка, чем знание возрастной психологии и возрастной физиологии подростка — их-то мы кое-как помним из собственной юности, а родителями подростков мы никогда не были, это с нами в первый раз.

Я помню, как однажды на семинаре психолог проводил с нами игры и попросил написать десять слов, которые нас определяют. В группе было человек пятнадцать, у десяти из них список начинался словом «мама». Человеку оказывается совершенно нечего сообщить миру про себя, кроме того, что этот человек мама. Ну хорошо, я мама еще ближайшие пять-десять лет. А потом? Что я еще умею, что я люблю? Сейчас ребенок отнимает у меня все время, я о нем беспрестанно думаю, забочусь, а потом?

А я расскажу, что потом. Дети вылетают из гнезда, уходят в свою жизнь, у них начинается институт, они уезжают в другую страну, а ты остаешься. Один на один с собой, со своими мыслями, с вопросами «кто я такой, чем я здесь занимаюсь, чего я хочу от себя». И это тоже наш собственный переходный возраст — переход от родителя подростка к родителю взрослого человека.

Дайте им смотреть глупые сериалы
Очень часто спрашивают: «Ну когда, наконец, станет легче?» Есть поверье, что мозги подвозят к пятнадцати годам. Не всем, не всегда, но в среднем картина по палате примерно такая. Это совпадает с возрастной периодизацией по Д.Б. Эльконину: в 12-13 лет, когда тяга познания мира сменяется у ребенка тягой к общению, а в 15 — тяга общения уступает место стремлению к познанию. В начале подросткового возраста ребенок портится. Только что он читал познавательные книжки и ходил в музеи, а тут ему двенадцать, и родители жалуются: «Ничего не хочет, ничем не занимается, учебу забросил, ему бы только с друзьями болтаться, меня не слушает, слушает только свою подружку Дашу».

Да, начинается новое время, у ребенка выходит на первый план стремление общаться с себе подобными. Самыми востребованными книжками оказываются книжки про устройство общества и отношения друг с другом. Утопии, антиутопии, истории про классы и коллективы, про динамику внутри этих классов и коллективов. Подростки начинают смотреть по телевизору или на ютьюбе тупые молодежные сериальчики. Родителей это раздражает, но каждый сериал — это целый концентрат разнообразных сюжетов и отношений из жизни общества. Когда моему сыну было одиннадцать лет, он вдруг подсел на сериал «Ранетки». Мы, родители, были в ужасе. Какие «Ранетки», как можно смотреть это безобразие! А там в каждой серии куча ситуаций, с которыми ребенок сталкивается каждый день. С ним можно говорить об этом совершенно безопасно, это не затрагивает ничьи интересы, это не ситуация «мама, только я тебе ничего не говорил, не передавай маме Андрея, если в школе узнают, что я тебе рассказал, мне капец». Это просто какой-то безобидный и безопасный материал. И столько всего с ребенком проговорить и столько социальных ситуаций рассмотреть на этом материале! Великое дело — эти глупые подростковые книжки, глупые подростковые сериальчики и так далее.

Мне приходилось довольно много ездить по России и разговаривать со школьными учителями и библиотекарями про современную подростковую литературу. Они ужасаются, что страшно давать ее детям: там сплошной мат, наркотики, алкоголь, внебрачные связи и вообще порок, разврат и безобразие. А одна умная пятнадцатилетняя девочка мне как-то сказала: «Вы знаете, мне очень интересно посмотреть на опыт, которого у меня нет и который мне не хочется получать в жизни. Я не хочу испытать это на собственной шкуре, но хочу, чтобы я могла об этом узнать, прочитать и составить собственное представление». К сожалению, у нас детей настолько оберегают (тут и закон о защите детей от вредной информации), что дети с какими-то вещами знакомятся сначала в жизни, а уже потом, когда восемнадцать плюс, так и быть, им разрешат это увидеть в кино.

Здесь для родителей тоже серьезный вопрос: какую меру ответственности мы берем на себя? Что из этого готовы обсуждать с детьми, а от чего сознательно отказываемся? Очень многим родителям категорически некомфортно говорить с ребенком о сексе. Спросите себя: а кто, где и как будет с ним об этом говорить? Читать с ребенком просветительскую книжку многим родителям тоже крайне неудобно. «Сынок, давай поговорим о том, как размножаются бабочки», — как-то смешно, а вот случайно увидеть в кино и обсудить то, что мы увидели, гораздо более естественная ситуация. Но только не закрывать глаза!

Анекдот из жизни — заботливый мальчик, очень хороший, маме сказал: «Мама, вот есть прекрасный сериал «Игра престолов», давай вместе посмотрим, но тебе там многое не понравилось бы, и я оттуда вырезал эти эпизоды». Это опять к вопросу о том, кто тут взрослый и кто о ком заботится.

Разговаривайте с ними
Однажды я писала статью для газеты и спрашивала детей, чего они на самом деле хотят от взрослых. У меня была гипотеза, что самым частотным ответом будет «чтобы отвалили». Это фраза, которая высказывается первой. Причем высказывается лукаво, с хитрецой в глазах. Чтоб отстали? И ждут. С замиранием. Но ответы, которые они дают, совсем другие. Они хотят, чтобы с ними разговаривали. Причем не про то, сделал ли он уроки, поел ли, почему он до сих пор в свитере и почему не убрано в комнате. А разговаривали на посторонние темы. Причем безоценочно. У наших детей в избытке общения в формате «я начальник, ты дурак», в позиции сверху вниз — с учителями, с репетиторами, с тренерами. А спокойное, дружеское общение один на один со взрослым, — в дефиците, поэтому они так липнут, например, к библиотекарям, которые готовы с ними разговаривать про прочитанные книжки, а не про их собственный опыт и не про их собственные косяки. К учителям, которые ведут какой-то читательский клуб или киноклуб и не оценивают их каждый день. Дети ужасно устают от оценочного общения. Когда они приходят и что-то рассказывают в надежде на эмоциональный опыт, на поддержку, на сочувствие, — что делает родитель? Выдает оценку и рекомендацию, как надо было поступить. Но от него ожидались какие-то совершенно другие вещи. От него ожидалась человеческая реакция, а не учительская.

Однажды мне пришлось переводить книжку Рассела Баркли про налаживание отношений с трудными детьми. Один из ключевых моментов этой программы была такая установка: не меньше пятнадцати минут в день заниматься делом, которое приятно обоим, и в это время не перебивать инициативу и не давать советов, оценок и указаний.

Приходит пора, когда дети нас все время провоцируют. Они дожидаются эмоциональной реакции, чтобы убедиться, что мы еще не умерли. У меня сын лет с десяти до семнадцати бесконечно меня провоцировал какими-то вещами: что-нибудь наврет, например, «я сегодня принес три двойки», — и ждет. На самом деле он не принес три двойки, но ему интересно, что я скажу, какое разнообразие реакций я ему продемонстрирую. В конце концов он меня натренировал до полной толерантности к этому, я стала совершенно нечувствительна к известиям об оценках. Ну подумаешь, три двойки, чем это тебе грозит, может, на них плюнуть? Или надо что-то делать, тебе нужна какая-то моя помощь в этой области? Три двойки так три двойки, рабочая ситуация.

К сожалению, очень часто на провокацию взрослый отвечает агрессией. Ребенок ведет себя неприемлемо, взрослый — вместо того чтобы выдать ему профессиональную реакцию — реагирует эмоционально. То есть взрывом. Это касается и учителей. Обиженная, оскорбленная пятидесятилетняя дама реагирует на очередной эмоциональный всплеск у восьмиклассника как на выходку молодого нахала, а не так, как учитель высшей категории. Понятна разница? Нам в семейном общении тоже полезно помнить, что на нашей стороне сила, опыт, ресурсы, мудрость, возраст, а у них ничего этого нет. И они очень сильно хотят показать, что у них все это есть.

Часто бывает, когда нам кажется, что там у них глухая стена, бетон, монолит, и мы пытаемся пробить эту стену, чтобы достучаться, — стена оказывается картонная. И за ней ничего нет. Ты лупишь уже со всей силы в эту стену, чтобы ее пробить, кулак проваливается в пустоту, и человек, вместо того чтобы на тебя наброситься, вдруг скукоживается и плачет. У меня был такой опыт в жизни, и он очень страшный. И со своими детьми, если мы переходим границу, лучше замечать, где у меня та точка кипения, до которой меня можно довести, где мне нужна пауза, чтобы не взорваться. Когда на работе у нас такие ситуации возникают, мы же умеем себя регулировать. Но с детьми у нас есть ощущение, что мы в полном праве решить конфликт силой, статусной демонстрацией, потому что я взрослый, потому что я сильнее, потому что я могу. И дети очень тяжело на это реагируют, они часто говорят, что со взрослыми бесполезно разговаривать. «Они не слушают наших аргументов, они не понимают, что мы пытаемся им сказать. Они перебивают, они не дослушивают до конца. Они начинают сразу давать категорические советы — я старше, значит, я умнее. Я лучше знаю, ты еще не дорос». Для подростков это оскорбительно, потому что они сейчас хотят рациональных аргументов. А этих рациональных аргументов у нас нет.

Почему мне нельзя поехать на рок-фестиваль с друзьями? «Да потому что я боюсь. Я тупо боюсь, мне страшно тебя отпускать. Чего мне страшно? Да я не знаю, чего мне страшно. Мне всего страшно, я хочу тебя привязать веревочкой к своей ноге, чтобы ты сидел рядом, и я знала, что ты у меня занят делом». А ребенок продолжает разговор на уровне аргументации, а не на уровне глубинных материнских страхов. И этот разговор обречен, потому что рациональных аргументов у нас для него нет. У нас есть аргумент «я боюсь» и с ним уже сделать ничего нельзя


http://www.matrony.ru/irina-lukyanova-g ... enuzhnyim/

Советуют посмотреть фильм "Неадекватные люди"